Неточные совпадения
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград
узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На
золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
— Там — все наше, вплоть до реки Белой наше! — хрипло и так громко сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый, с густейшей светлой бородой и сердитыми усами, которые не закрывали толстых губ ярко-красного цвета, одной рукою, с вилкой в ней, он писал
узоры в воздухе. — От Бирска вглубь до самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари, народ негодный, нерабочий, сорье на земле, нищими по
золоту ходят, лень им
золото поднять…
Солнце опустилось; я взглянул на небо и вспомнил отчасти тропики: та же бледно-зеленая чаша, с
золотым отливом над головой, но не было живописного
узора облаков, млеющих в страстной тишине воздуха; только кое-где, дрожа, искрились белые звезды.
Изумленный глаз смотрит вокруг, не увидит ли руки, которая, играя, строит воздушные видения. Тихо, нежно и лениво ползут эти тонкие и прозрачные
узоры в
золотой атмосфере, как мечты тянутся в дремлющей душе, слагаясь в пленительные образы и разлагаясь опять, чтоб слиться в фантастической игре…
Слабо теплившиеся неугасимые лампады бросали колеблющийся свет кругом, выхватывая из окружающей темноты глубокую резьбу обронных риз, хитрые потемневшие
узоры басменного дела, поднизи из жемчуга и цветных камней,
золотые подвески и ожерелья.
Солнечные лучи прихотливыми
узорами играли на стенах, скользя яркими искрами по
золотому багету и разливаясь мягкими световыми тонами на массивных
узорах обоев.
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном
узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные
золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
Застежки должны были быть в таком же стиле, как и весь
узор, матовые, старого
золота, тонкой резьбы, а он Бог знает что сделал.
Она достала из своего ручного мешочка маленькую записную книжку в удивительном переплете: на старом, стершемся и посеревшем от времени синем бархате вился тускло-золотой филигранный
узор редкой сложности, тонкости и красоты, — очевидно, любовное дело рук искусного и терпеливого художника. Книжка была прикреплена к тоненькой, как нитка,
золотой цепочке, листки в середине были заменены таблетками из слоновой кости.
Софья Николавна встала с живостью, взяла с подноса и поднесла свекру кусок аглицкого тончайшего сукна и камзол из серебряного глазета, [Глазет — сорт парчи с вытканными на ней
золотыми или серебряными
узорами.] весь богато расшитый по карте [Шитье по карте значило, вероятно значит и теперь, что
узоры рисовались на карте, потом вырезывались, наклеивались на материю и вышивались
золотом.
— А я тебе вот что скажу, отец Крискент… Все у нас было ладно, а ты заводишь смуту и свары… Для брагинского-то
золота ты всех нас разгонишь из новой церкви… Да! А помнишь, что апостол-то сказал: «Вся же благообразна и по чину вам да бывают». Значит, ежели есть староста и кандидат в старосты, так нечего свои-то
узоры придумывать. Так и знай, отец Крискент.
На террасу отеля, сквозь темно-зеленый полог виноградных лоз,
золотым дождем льется солнечный свет —
золотые нити, протянутые в воздухе. На серых кафлях пола и белых скатертях столов лежат странные
узоры теней, и кажется, что, если долго смотреть на них, — научишься читать их, как стихи, поймешь, о чем они говорят. Гроздья винограда играют на солнце, точно жемчуг или странный мутный камень оливин, а в графине воды на столе — голубые бриллианты.
В субботу Илья стоял со стариком на церковной паперти, рядом с нищими, между двух дверей. Когда отворялась наружная дверь, Илью обдавало морозным воздухом с улицы, у него зябли ноги, и он тихонько топал ими по каменному полу. Сквозь стёкла двери он видел, как огни свечей, сливаясь в красивые
узоры трепетно живых точек
золота, освещали металл риз, чёрные головы людей, лики икон, красивую резьбу иконостаса.
Три приемные комнаты, через которые проходил Бегушев, представляли в себе как-то слишком много
золота:
золото в обоях, широкие
золотые рамы на картинах,
золото на лампах и на держащих их неуклюжих рыцарях; потолки пестрели тяжелою лепною работою; ковры и салфетки, покрывавшие столы, были с крупными, затейливыми
узорами; драпировки на окнах и дверях ярких цветов…
На них сплошь, подобно
узору цветных камней, сверкали огни вин,
золото, серебро и дивные вазы, выпускающие среди редких плодов зеленую тень ползучих растений, завитки которых лежали на скатерти.
Стены и пол этой комнаты — камеры без окон — были обтянуты лиловым бархатом, с
узором по стене из тонкой
золотой сетки с клетками шестигранной формы.
Теперь «богиня фантазии» (если вы читали Жуковского, милая Настенька) уже заткала прихотливою рукою свою
золотую основу и пошла развивать передним
узоры небывалой, причудливой жизни — и, кто знает, может, перенесла его прихотливой рукою на седьмое хрустальное небо с превосходного гранитного тротуара, по которому он идет восвояси.
— Нет! — отвечала Маша и нагнулась, как бы желая рассмотреть поближе
узор; узкая
золотая полоска света легла ей на волосы, — нет… но…
А у него куконица просто как сказочная царица: было ей лет не более, как двадцать два, двадцать три, — вся в полном расцвете, бровь тонкая, черная, кость легкая, а на плечиках уже первый молодой жирок ямочками пупится и одета всегда чудо как к лицу, чаще в палевом, или в белом, с расшивными
узорами, и ножки в цветных башмаках с
золотом.
И он поспешно входит в тот покой,
Где часто с Тирзой пламенные ночи
Он проводил… Всё полно тишиной
И сумраком волшебным; прямо в очи
Недвижно смотрит месяц
золотойИ на стекле в
узоры ледяные
Кидает искры, блески огневые,
И голубым сиянием стена
Игриво и светло озарена.
И он (не месяц, но мой Сашка) слышит,
В углу на ложе кто-то слабо дышит.
Контральто Тани звучало — низкое, ровное, густое, и оно стало чем-то вроде широкой полосы бархата, извивавшейся в пространстве, а на нём, на этом бархате, в фантастических
узорах дрожали
золотые и серебряные нити голосов безрукого и Кости.
Это поистине «порхающий цветок», или расписанный чудными яркими красками, блестящими
золотом, серебром и перламутром, или испещренный неопределенными цветами и
узорами, не менее прекрасными и привлекательными; это милое, чистое создание, никому не делающее вреда, питающееся соком цветов, который сосет оно своим хоботком, у иных коротеньким и толстым, а у иных длинным и тоненьким, как волос, свивающимся в несколько колечек, когда нет надобности в его употреблении.
По щегольской отделке ее, особенно заметной в
золотых обводках с
узорами около огромных рам в виде несомкнутой цифры восемь, в
золотых шишках, украшающих углы империала [Империал (фр.) — верх дорожной кареты с местами для пассажиров.], в колонцах по двум передним углам кузова и розовом венке в голубом поле, изображающем на дверцах герб ее обладателя, можно было судить, что она принадлежала зажиточному барону.
Я помню дом наш деревянный,
Кусты сирени вкруг него,
Подъезд, три комнаты простые
С балконом на широкий двор,
Портретов рамы
золотые,
Разнохарактерный
узорПричудливых изображений
На белом фоне потолков —
Счастливый плод воображенья
Оригинальных маляров,
Лампадку перед образами,
Большой диван и круглый стол,
На нём часы, стакан с цветами.
Между тем сам Дихтерлихт занялся стряпаньем похвального слова, которое хотел поднесть в тетради с
золотою обложкою и
узорами Луизе Зегевольд.